Посвящается
Валентине Алексеевне Тищенко

Вагнер: - Но мир! Но жизнь,
Ведь человек дорос,
Чтоб дать ответ на все свои загадки.
Фауст: - Что значит знать?
Вот, друг мой, в чем вопрос.
На этот счет у нас не все в порядке.

Гете. Фауст. (Перевод Бориса Пастернака)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Во флорентийской академии 7 ноября чтили как день смерти Платона. Для меня это обстоятельство имеет особый смысл - 7 ноября 1989 года умер мой первый учитель философии Вячеслав Владимирович Сильвестров.
          Встреча с ним произошла в сентябре или октябре 1968 года. В. В. Сильвестров в тот год, совместно с Леоном Семеновичем Черняком, читал курс философии для студентов медико-биологического факультета Второго московского медицинского института. Чешские события создали особый фон, на котором ярко и неординарно предстала фигура молодого энергичного философа. Необычно было все - и манера изложения, изобилующая тяжеловесными языковыми конструкциями, и принципиальная самостоятельность (неконформность) в оценке политической злобы дня, и весьма оригинальное построение курса лекций. Собственно говоря, во всей глубине эту оригинальность построения лекционного курса я смог по достоинству оценить лишь два десятилетия спустя, когда уже в пору перестройки столкнулся с рутинными формами преподавания философии ряда московских кафедр.
          В 1968 году на кафедре философии Второго московского медицинского института, которой руководил Ф. Т. Михайлов, Л. С. Черняк и В. В. Сильвестров вместо традиционного диамата читали курс истории философии. В качестве учебного руководства (почти единственного) в первом полугодии выступала книга А. Ф. Лосева "История античной эстетики (ранняя классика)" (М., 1963). Помню весьма истрепанный экземпляр этой книжки, которым я регулярно пользовался в юношеском зале ленинской библиотеки. Затем в студенческий обиход вошли книги Ф. Т. Михайлова, В. В. Ильенкова, В. С. Библера, ранние произведения К. Маркса, изданный ротапринтом курс лекций по диалектической логике М. Б. Туровского.
          Уже к концу первого семестра Вячеслав Владимирович организовал студенческий философский кружок, вся работа которого строилась в форме штудий философской классики. За несколько лет (к моменту окончания института) "дошли" до Августина. В основном же (не без лосевского влияния) время ушло на чтение Платона. Причем если лекции и занятия по институтскому курсу В. В. Сильвестров и Л. С. Черняк строили в форме теоретической реконструкции историко-философского процесса, используя собственный вариант деятельностного подхода, то в штудиях в кружке апелляция к теоретическим реконструкциям не поощрялась - чтение текста, понимание "из текста" было во главе угла.
          Для меня встреча с В. В. Сильвестровым, первые классы философского ученичества, пройденные у него, оказались решающими. Я получил из рук учителя дар включенности в философскую традицию, смог осознать себя участником длящегося сквозь века и страны нескончаемого философского спора, возникающего в ситуации обращенности человеческого ума к началам бытия, к той "точке", в которой бытие еще не бытийствует, еще лишь может сбыться.
          Теперь этого человека нет. Много ли стоит жизнь в памяти других: еще живущих учеников, а также вечных оппонентов из противоборствующей философской школы? Не знаю. Велика ли надежда сохранить существование души в произведении, каждый акт прочтения которого как бы возрождает в душе читателя "голос автора", открывает его точку зрения? Надеюсь, что не мала. Однако убежден, что любой акт подлинного философствования, которому был сопричастен Вячеслав Владимирович Сильвестров, проникая сквозь ткань мелочного сплетения нужд и забот, создает в существовании человека и человечества особый разрыв, особый просвет, открывающий возможность сбыться подлинному и безусловному - тому, что в каждом из нас выше жизни и смерти.
          Размышления, которыми я хочу поделиться с читателями, зарождались в кругу философских бесед с Л. С. Черняком и В. В. Сильвестровым. Окончательную форму они приобрели к осени 1989 года в спорах с участниками философского кружка В. С. Библера. В поминальной беседе оброненная А. В. Ахутиным фраза подсказала имя и эпиграф книге.